На фоне сложной эпидемиологической ситуации, а затем геополитического кризиса тема религиозного экстремизма и терроризма отошла на задний план. Но это не значит, что эту угрозу можно списывать со счетов. Скорее, она затаилась и ждет удобного момента, а это значит, борьбу с ней необходимо усиливать, причем используя не только силовые методы, но и просветительскую работу. О том, какие особенности исламского радикализма в Казахстане при этом важно учитывать, в своей статье рассказывает политолог Гульнара Мухатаева.
Термин «радикализация» используется как сокращенное обозначение многогранных способов, с помощью которых мировоззрение отдельных людей и сообществ становится экстремистским, воинствующим или насильственным. При этом нет ни общепринятого образа радикала, ни линейного пути к радикализации — траектория ее одновременно эволюционирующая и изменчивая. Но что важно — радикализация не является каким-то оторванным от мировоззрения индивида процессом, а, напротив, имеет отношение к социализации личности и представляет собой активное вовлечение в новое мировоззрение. Как показывают эмпирические исследования, идеологи радикальных организаций не навязывают насильственные установки. Пропагандируемые ими ценности имеют гуманное содержание: религиозное обучение, помощь единоверцам, укрепление братства, идеализация жизни в совершенном обществе.
От исламской свободы до насилия
Востоковед Константин Поляков указывает на три этапа формирования исламского радикализма в Казахстане, первый из которых охватывает 1991–1998 годы и условно обозначается как период латентного расширения его инфраструктуры. По словам ученого, религиозный бум (или так называемая религиозная свобода) охватил государство уже в самом начале независимости и сопровождался активной деятельностью зарубежных миссионеров, часть из которых исповедовала и пропагандировала радикальный ислам, а также получение молодежью образования в зарубежных исламских учебных заведениях.
В тот период наблюдались такие тревожные тенденции как внутренняя дифференциация мусульманской общины, появление значительного числа исламских групп, в том числе придерживающихся радикальной идеологии, неконтролируемый рост количества «частных» мечетей, медресе, исламских культурных и образовательных центров, многие из которых стали центрами по распространению деструктивных вероучений. Все это стало следствием отсутствия нормативно-правовой базы, предусматривающей санкции в отношении субъектов экстремистской деятельности. Единственным законодательным документом, регулирующим тогда религиозную жизнь страны, являлся Закон РК от 15 января 1992 года «О свободе вероисповедания и религиозных объединениях».
Вместе с тем, как отмечает Константин Поляков, политическим истеблишментом Казахстана курс на исламизацию общества рассматривался в качестве одного из направлений идеологической консолидации. Фактически он занял позицию, отрицающую появление социальной базы для исламского экстремизма и считающую его исключительно иностранным явлением, что лишь способствовало беспрепятственному формированию радикальной инфраструктуры. На этом фоне Духовное управление мусульман Казахстана превратилось в бюрократический аппарат и не смогло стать авторитетной организацией, способной идеологически противостоять деструктивным вероучениям.
Второй этап развития религиозного экстремизма в Казахстане пришелся на 1999-2010 годы. В официальном дискурсе в тот период преобладал контент о необходимости усиления влияния государства на данную сферу. Поводом для этого послужило задержание в ноябре 2004 года членов организации «Джамаат моджахедов Центральной Азии», входившей в террористическую сеть «Аль-Каиды», и ее ликвидация. Как следствие власти приняли законы о противодействии экстремизму и терроризму, ужесточили контроль за религиозными объединениями и иностранными миссионерами, обучением казахстанцев в религиозных учреждениях за границей, а также опубликовали перечень зарубежных террористических и экстремистских организаций и запретили их деятельность на территории страны.
Стоит напомнить, что развертывание террористической сети в Казахстане началось в 2002 году, когда организация «Союз исламского джихада», отколовшаяся от более крупного объединения «Исламское движение Узбекистана» ввиду разногласий в стратегии продвижения террористической идеологии, направила в нашу страну двух своих членов – Жакшыбека Биймурзаева и Ахмада Бекмирзаева. Эмиссары создали здесь глубоко законспирированную и разветвленную террористическую сеть «Джамаат моджахедов Центральной Азии», в которую входили граждане Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана. Их вербовка занимала порядка 1,5-2 месяца. Стояла задача — подготовить смертников-шахидов, которых забрасывали в Пакистан и Узбекистан. Группировка в том числе занималась разбойными нападениями и грабежами на территории РК.
И, наконец, третий этап развития исламского радикализма в Казахстане датируется 2011 годом и связан с переходом экстремистов к насильственным методам борьбы. Именно тогда и был принят закон РК «О религиозной деятельности и религиозных объединениях», в котором, в отличие от предыдущего закона «О свободе вероисповедания и религиозных объединениях», расширены полномочия государства в сфере упорядочения деятельности религиозных объединений, а также ужесточены требования к ним и к миссионерам с целью недопущения экстремизма. С призывом отменить его, в частности, выступила группировка «Джунд аль-Халифат» («Солдаты халифата»), базирующаяся в Афганистане, которая записала обращение с угрозами к правительству Казахстана.
Хроники террора
В тот год, а также в 2012-м и 2016-м на территории Казахстана был реализован ряд громких террористических актов и операций по ликвидации религиозных экстремистов. Как отмечают эксперты, их характер отличался от акций устрашения в европейских государствах, сопровождаемых большим количеством жертв среди гражданского населения. Во-первых, объектами казахстанских террористов являлись преимущественно сотрудники правоохранительных органов и Комитета национальной безопасности. Во-вторых, они были из числа местных жителей, тогда как европейские джихадисты — мигранты второго и третьего поколений. Впрочем, низкое институциональное доверие свойственно и для радикальных группировок, базирующихся в Европе.
Так, 17 мая 2011 года 25-летний террорист-смертник Рахимжан Макатов взорвал себя в здании департамента Комитета национальной безопасности в городе Актобе.
31 октября 2011 года в Атырау во дворе жилого дома в мусорном баке сработало взрывное устройство, а часом позже в результате случайного самоподрыва погиб Султангалиев Б.К. Он и его подельники (Сагенов А.Б. и Усабеков М.А.) должны были организовать теракты в оживленных местах города с целью вызвать многочисленные жертвы среди населения. Об этом ранее сообщали лидеры международной группировки «Джунд аль-Халифат». Однако исполнители отказались от первоначального плана и установили самодельные взрывные устройства возле административного здания акимата и прокуратуры Атырауской области.
12 ноября в Таразе 34-летний Максат Кариев совершил ряд убийств. Его жертвами стали два сотрудника ДКНБ, осуществлявших за ним наружное наблюдение, два сотрудника специализированного отдела охраны, охранник оружейного магазина, на который он напал, а также случайный посетитель, который был смертельно ранен. В этот же день из гранатомета РПГ-26 террорист произвел выстрел по зданию областного ДКНБ. Позже при попытке задержания сотрудниками отдельного батальона дорожной полиции Кариев подорвал себя, в результате чего погиб капитан полиции Газиз Байтасов.
3 декабря 2011 года в ходе спецоперации в поселке Боралдай Илийского района Алматинской области погибли пять членов террористической группировки и два сотрудника правоохранительных органов. Ранее, 8 ноября, ее участники совершили убийство двух сотрудников полиции и планировали проведение новых насильственных акций в Алматы.
11 июля 2012 года в поселке Таусамалы Карасайского района Алматинской области в результате неправильной сборки самодельного взрывного устройства произошел взрыв в частном доме. Погибли девять человек – четыре женщины и пятеро детей.
30 июля 2012 года в Алматы во время спецоперации были ликвидированы шесть террористов, находившихся на съемной квартире в жилом комплексе «Аккент».
13 августа 2012 года в ущелье «Кордон Аксай» в Иле-Алатауском национальном парке от рук религиозных экстремистов погибли двенадцать человек. По данным следствия, преступная группировка сформировалась тем же летом и скрывалась на территории парка.
5 июня 2016 года в Актобе группа радикалов из 26 человек напали на два оружейных магазина, в результате чего погиб один из его владельцев и похищено оружие. После они совершили вооруженное нападение на воинскую часть Национальной гвардии, где убили троих и ранили шестерых военнослужащих. Все экстремисты были задержаны, а лидер группировки ликвидирован. В общей сложности погибли восемь человек, в том числе граждане и полицейские, 40 получили ранения. Как выяснилось во время суда, участники теракта планировали выехать в Сирию, но у них не было ни денег, ни паспортов, и они решили совершить джихад во время месяца Рамадан внутри страны.
18 июля 2016 года в Алматы 26-летний Руслан Кулекбаев напал на полицейский пост и филиал Комитета национальной безопасности. В результате погибли десять человек, в том числе восемь полицейских и два мирных жителя. Сам террорист приговорен к смертной казни.
Кроме того, 2013-2015 года ознаменовались выездом граждан Казахстана целыми семьями на территорию Ближнего Востока в зону вооруженных действий. Перемещению центральноазиатских боевиков способствовали международные спонсоры. Отдельные эксперты успели охарактеризовать данный феномен «семейным джихадом». Прекратился этот поток лишь в 2017 году, что было связано как с превентивными действиями государственных органов Казахстана, так и с вытеснением международных террористических организаций с территории Сирии и Ирака коалицией военных сил.
Впрочем, думается, что концепция поражения международной террористической организации «Исламское государство» ошибочна, поскольку со временем она трансформировалась в сеть географически рассредоточенных ячеек. Ряд исследователей не исключают вторжение боевиков этой группировки в Центральную Азию, в частности, казахстанские граждане, пожелавшие остаться в ее рядах, вполне могут представлять опасность для нашей страны.
Несовпадение взглядов
Любопытным в этой связи представляется контент-анализ содержания цифрового англоязычного журнала «Dabiq», который использовался «Исламским государством» для пропаганды и вербовки новых сторонников. Его провела профессор журналистики Аризонского университета Шахира Фахми, которая пришла к выводу, что значительная часть материалов в издании была посвящена нарративу о религиозной/политической власти «Халифата» — 86 процентов. Тогда как социальный нарратив, включающий демонстрацию братства, процветания, идеальной жизни в «Халифате» вопреки ожиданиям был представлен меньше всего – 14 процентов. При этом контент, демонстрирующий жестокость, составлял чуть более одной десятой изображенных образов.
Кроме того, она провела контент-анализ содержания переписки в мессенджере WhatsApp группы из 171 участника, находящихся в различных регионах Казахстана и придерживающихся радикальной идеологии. Ею были проанализированы 3 тысячи сообщений за три месяца (август, сентябрь, октябрь) 2018 года, в результате чего выяснилось, что основная часть дискурса там посвящена религиозным темам – 73 процента (2190 сообщений). Тогда как социальный контент составил всего 19 процентов (570 сообщений). В основном это сведения о необходимости оказания финансовой поддержки казахстанским мусульманам, находящимся в сложной жизненной ситуации. Помощь подразумевается в том числе семьям, члены которых находятся в тюремном заключении за экстремистские правонарушения. А это говорит о том, что отдельными верующими уголовное преследование за религиозный экстремизм расценивается как несправедливость в отношении мусульман.
При этом радикальный нарратив составляет всего 2 процента (60 сообщений) и представляет собой негативные установки к представителям иных религиозных течений, светской власти, религиозному законодательству Казахстана, строго регулирующему жизнь верующих, а также направлен на дискриминационные оценки мусульман, чьи вероубеждения и действия якобы не позволяют называть их «истинными». Кроме того, участники группы разделяют мнение об отдалении современных ханафитов, коими являются большинство мусульман Казахстана, от вероучения основателя Ханафитского мазхаба Абу Ханифы. Себя же относят к «ахлю Сунна уаль-Джама’а», то есть к тем, кто следует пути, на котором были Пророк Мухаммад и его сподвижники.
Также в текстах переписок доминируют посылы, направленные на формирование внутриконфессиональной нетерпимости. Так, верующих, чьи взгляды не совпадают с убеждениями участников группы, причисляют к многобожникам, сектантам, лицемерам в религии (мунафикам), неверующим (кафирам), могилопоклонникам. Идеологи группы предостерегают от совершения нововведений, вероотступничества, к чему причисляются несоблюдение пяти столпов ислама, насмешки над религией и атрибутами религиозности (например, бородой). Наиболее активные коммуниканты пропагандируют идеологию такфира (обвинение в неверии). В то же время участники группы осуждают крайние воззрения движений «ат-Такфир ва-ль-Хиджра», «Ихван аль-муслимин», террористических организаций «ИГИШ», «Аль Каида», называя их последователей хариджитами (носителями радикальных политических настроений).
При этом отсутствие политических тем связано с правилами группы, что, вероятно, обусловлено опасениями контроля за чатом со стороны правоохранительных органов. К примеру, попытки поднять вопрос о мусульманах, притесняемых властями в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, тут же пресекаются администратором группы.
В шаге от радикализации
Приведенные эмпирические исследования свидетельствуют о том, что в описанных случаях радикальное мировоззрение обусловлено неприятием светского образа жизни, чувством ущемления религиозных прав и свобод, стремлением оказать помощь мусульманам и жить по канонам ислама в шариатском государстве. Например, есть веские основания полагать, что значительное число мусульман, отправившихся в Сирию, первоначально не планировали участвовать в вооруженных действиях. Анализ публикаций в СМИ, содержащих интервью с женщинами, вернувшимися оттуда в рамках спецоперации «Жусан», показал, что большинство из них последовали за мужьями, которые убедили их в том, что должны помогать мусульманам. Однако, оказавшись в зоне военных действий, они в конечном итоге были втянуты в деятельность террористических групп и таким образом вступили в боевые действия.
Пропагандистские материалы международной террористической организации «Исламское государство» также содержали гуманные посылы. А это значит, что доминирующим мотивом для выезда граждан Казахстана на Ближний Восток было, скорее, желание помочь своим собратьям-мусульманам, которые воспринимались как оккупированные неверным правительством, подвергающиеся насилию. Данная точка зрения, возможно, сильно отличается от того, что мы обычно понимаем под термином «радикализация». Но это еще раз говорит о том, что пути к радикализму разнообразны и нелинейны.
Важно понимать, что радикальная среда, которая не приводит к насилию, остается, возможно, сложной и даже тревожной контркультурой, но не такой угрозой, как ее на самом деле принято воспринимать. Хотя многие могут разделять «джихадистское» мировоззрение, только единицы на самом деле делают шаг к насилию. Поэтому в научных обсуждениях преобладающим является убеждение о том, что излишний контроль и давление на религиозные меньшинства могут быть контрпродуктивными.
Возможно, первым шагом к изучению радикализации является понимание того, что она не является чем-то самостоятельным. Не существует, повторюсь, особой практики и особой области мысли, которую можно было бы обозначить этим термином. Индивиды существуют в мире посредством нормальной социализации. О том, что значит быть человеком, как жить, взаимодействовать с другими, какой кодекс жизни и форму практики принять, они узнают от своих друзей, семьи, людей, чье мнение для них авторитетно. Таким образом, мы видим не какой-то отдельный процесс, называемый «радикализацией», а социализацию в мировоззрении и поведении, которые мы называем «радикальными».
Неверным является представление о том, что радикализация происходит в обход мировоззрению индивида, посредством идеологической обработки, так называемого «промывания мозгов». Радикализация – это активное вовлечение в новое мировоззрение. А принятие радикального мироввоззрения, как показывают исследования, не имеет отношение к навязыванию чуждых для индивида идеологем, изменению его мышления. Напротив, мотивацией служат гуманные посылы – помощь единоверцам, желание создать идеальное общество.
Как правило, радикальное меньшинство испытывает на себе дискриминацию, непонимание и отторжение со стороны общества. И чем выше будет давление и контроль на них со стороны государства, тем вероятнее переход от пассивного поведения к активному. То есть от изучения и проповедования учения радикалы могут перейти к насилию с целью защиты своей веры. Концепция оборонительного джихада, выступающая в качестве аргументации современного терроризма, логично встраивается в картину мира последователя радикального вероучения.
Автор статьи: Светлана Борисова