Подготовка трудовых мигрантов к условиям работы в России не ограничивается проблемами со знанием русского языка и социокультурной адаптацией.
Саидмахмуд Махкамов, преподаватель русского языка и литературы Канибадамского (Согдийская область Таджикистана) медицинского колледжа, трудовой мигрант со стажем.
— Чтобы было понятно читателю, давай сразу предупредим, что формат нашего разговора особенный. Договоримся, что это беседа, а не просто вопрос—ответ.
— Трудно возражать человеку, с которым родился в одном роддоме в Душанбе и дружишь всю жизнь (смеется).
— Тебе не трудно было с таким багажом знаний, с определенным положением в обществе взять и поехать в Санкт-Петербург работать на стройку арматурщиком?
— Когда в 1995 году моей совокупной зарплаты преподавателя в школе (а я вел несколько предметов сразу) едва хватало на пару буханок хлеба, выбора не оставалось — семья, маленькие дети. Да и чем работа на стройке хуже другой? Платили хорошо, мне на пути встречались достойные люди: и русские работодатели, и бригадир, да и ребята на стройке были в основном нормальные.
— Кстати, о нормальных. У тебя ведь сама собой сложилась особенная роль. Тогда процесс миграции был хаотичным, в Россию приезжали люди, многие из которых не только не говорили по-русски, но и старались на улице появляться пореже. Они просто не понимали, как себя вести, что можно, чего нельзя.
— Работяги из Азии приезжают за деньгами. Но, так или иначе, на них влияет социокультурный ландшафт страны, в которую приехали. Поэтому мне часто приходилось быть просто культурологом. Ведь эти люди оказались практически сиротами в чужой стране. Поэтому очень настороженными и ожидающими неприятностей на каждом шагу.
— Не хотелось бы тебя огорчать, но и сегодня это во многом так же…
— Я знаю. Но сейчас, по крайней мере, в России на самом верху поняли, что такое количество мигрантов просто нельзя оставлять брошенными. Нужно готовить будущих работяг и дома, и обязательно по приезде в Россию. Я внимательно читаю новости, и то, что эта проблема обсуждается на уровне президента Путина и российского Совбеза — реальный выход. Потому что никогда, ни в одной стране создание этнических анклавов до добра не доводило. Ты знаешь, что творится в Европе, Великобритании, США. Там ситуация давно стала неуправляемой и, мне кажется, в некоторых европейских странах точка невозврата уже пройдена.
— Ну вот в Таджикистане, например, недавно открылись еще пять русских школ. Говорят, туда большой конкурс среди родителей первоклашек.
— Дело не только в том, что родители связывают судьбу своих детей с Россией, и не всегда в том, что они рассчитывают, что их дети уедут и не вернутся, найдут хорошую работу и интегрируются в российское общество. Это еще и возможность продолжить учебу в российских вузах, получить действительно фундаментальное образование. Ведь таджикская профессиональная элита остро нуждается в этих людях здесь: учителях, инженерах, ученых, врачах. Миграционные процессы именно у нас обнажили проблему сродни национальной катастрофе.
— Что ты имеешь в виду?
— Чтобы было понятнее, начну со своего сына, Фаруха. Он сейчас живет и работает в Питере. У него семья, дети. Он поехал работать со мной по собственной инициативе, не закончив школу. А через год понял, что учиться необходимо, и закончил в Северной столице вечернюю школу. Которая, кстати, дала ему больше, чем предыдущие годы учебы дома.
Биографическая справка, или Как жизнь заставила забивать гвозди микроскопом
Саидмахмуд Махкамов — преподаватель русского языка и литературы Канибадамского медицинского колледжа. Уровень нашего собеседника, его знания и опыт в трудовой миграции заслуживают пристального внимания. Таких как Махкамов в Таджикистане единицы. Он закончил филологический факультет Таджикского госуниверситета, по собственной инициативе поехал преподавать русский и литературу в отдаленный кишлак, был соавтором документальных фильмов, преподавателем фарси на высших курсах МВД СССР в Ташкенте. После того как вернулся преподавать в школу русский и фарси, столкнулся с тем, что зарплаты учителя по нескольким дисциплинам хватало только на буханку хлеба.
Родные языки — русский, таджикский, фарси. Английский — на уровне преподавателя вуза, старославянский на уровне свободного чтения древнерусских текстов. Свободно часами цитирует русскую и персидскую классику. Однако все эти знания и таланты не помогли достойно зарабатывать на родине, поэтому после возвращения к преподаванию в средней школе нескольких предметов был вынужден уехать в Россию на заработки.
— То есть, ты считаешь, что образование вообще как таковое — абсолютно необходимая вещь для любого, кто едет на заработки в Россию?
— Я вижу эту проблему много серьезнее, чем представляют ее официальные лица и в России, и в Таджикистане. Годовые курсы для мигрантов в России — отличная идея. Это действительно поможет быстрее интегрироваться в российское общество. Но главная проблема — это вообще крайне низкий, иногда пещерный, уровень знаний собственной истории, географии, культуры и даже языка. Приведу тебе только несколько примеров. Вот этот (ты знаешь, я стараюсь не сквернословить) блогер Даня Милохин, непонятное существо, на музыкальном конкурсе, сидя в жюри, долго не мог понять, что исполнитель с Сахалина — это человек из России. Он понятия не имеет, где Сахалин, и что это — Россия. Меня это потрясло. И я понял, что и русские, и таджики —жертвы Болонской системы, где с подсказки преподавателя ты просто ставишь крестик в тесте по любому предмету. Создатель, куда мы докатились?
— Ты напрямую связываешь принципы построения образования с миграцией?
— Еще бы! Вот мои студенты. Как ты думаешь, они читают? Не то, чтобы русскую классику, которую я преподаю, а свою, родную, персидскую, читают? Не отвечай, это риторический вопрос. Я студентов спрашиваю: вы что-нибудь читали из персидско-таджикской классики: Рудаки, Айни, Фирдоуси, Саади? А ведь Чернышевский ставил в один ряд Гомера, Данте и Фирдоуси с его эпосом «Шахнаме». Нет, не читали. Я им за пределами программы колледжа «подкидываю» и Чехова, и Лермонтова, и родных классиков. Каким может вырасти человек, если его общий культурный уровень настолько примитивен? Заметь, это хорошие дети. Воспитанные, добрые. Но в голове у них пусто. А что говорить о детях из далеких кишлаков? Ведь завтра они поедут работать в Россию. Я иного выхода, кроме национальной программы просвещения, просто не вижу. Поэтому, да, хотя бы годовые курсы в России. Ну брось в Китай любого человека — таджика, русского, мексиканца — он, что, сильно будет отличаться от таджика из кишлака в Москве?
— Хочу напомнить тебе твое же стихотворение: «Спасибо, Россия, за хлеб и за соль, за сытых, обутых детей. Сегодня тебе поклониться позволь от всех обогретых тобою людей».
— Мне, да и тебе, понятно, что мы — плоть от плоти советские люди, нравится нам это или нет. Я Россию воспринимаю как свою родину так же, как ты чувствуешь Таджикистан своим как коренной душанбинец. Но и Москву, в которой ты сто лет живешь, тоже. В этом смысле мы богаче. У нас в голове границ нет, и страна внутри нас имеет прежние границы.
— То, что мы сейчас называем «мягкой силой» — продвижение русского языка, — это, выходит, для поколений, у которых отняли ощущение общности народов.
— Увы, и это разрушает основы мировоззрения вообще. Посмотри, что происходит совсем рядом. Мы с тобой ближе, чем в десяти километрах от вооруженного конфликта с Киргизией. Где? Страшно подумать — в Исфаринском районе, там, где таджики и киргизы сотнями лет жили и работали вместе, на одной улице жили. Кому это нужно? Тоже риторически вопрос. Понятно, что Западу нужно любым путем провоцировать народы и не допустить роста российского влияния. Но тут слово за ОДКБ. И слово России тут решающее.
— Как ты считаешь, сколько времени нужно трудовому мигранту, чтобы адаптироваться в России?
— Да совсем немного. И путь просвещения, как я вижу, сегодня единственный. Русский язык, сколько бы других законов Россия или Таджикистан ни принимали, остается главной, хоть и «мягкой» силой. А она, эта сила, может и должна вывести Центральную Азию из-под радикальных исламистов, из-под настырных действий Запада, который делает все, чтобы раздробить пространство вокруг России.